Для внутреннего употребления. Размышлизмы въедливого читателя о романе «Күлпет»

Роман «Күлпет» Шархана Казыгула, написанный на казахском языке, стал лучшим казахстанским романом по версии премии Мecenat.kz-2022.

Безусловно, автор виртуозно владеет тонкостями языка, знает народные традиции и поговорки и воплотил всё это знание в тексте романа. Яркий и сочный, великий и могучий казахский язык переливается красивыми фразами и метафорами, а эпизоды в ауле, в частности описание традиции «денгене», выделяются доскональным знанием уходящих народных традиций, что ценно само по себе. Тут автор бесспорный знаток, хотя и не новатор.

В заголовке использован архаизм «күлпет». Так автор именует внутренние переживания и страдания души главного героя.  Видимо, это очень древнее слово, которого нет даже в Казахско-Русском Словаре на 50 тыс. слов, изданном Институтом языкознания им. Байтурсынова. Однако, вынесенное в название, оно настораживает. Вряд ли непонятное подавляющему большинству читателей «күлпет» способствует продажам книги. Но не вытекает ли оно из контекста?

Главный герой Абу Раис не лингвист или филолог, изучающий казахские архаизмы, не писатель или публицист, связанный со словотворчеством, а обычный пожилой врач-хирург. В советское время он учился в медвузе Актюбинска, служил врачом в Афганистане, а оттуда эмигрировал в США. Понятно, что во время учёбы и службы вращался в русскоязычной среде, а прожив тридцать пять лет в Америке — в англоязычной. Пусть он даже безумно страдает по родине (хотя, судя по приводимым фактам, этому нет бесспорных оснований) въедливый читатель укрепляется в сомнении: если действие романа происходит в современности, в чём логика использования архаизма? 

Теперь о содержании.

Главный герой — Абу Раис, возвращаясь на родину в Казахстан (непонятно откуда) в 2020 году, почему-то (непонятно почему) вместо радости и душевного подъёма испытывает душевные муки и в аэропорту впадает в затуманенное состояние — тот самый күлпет. Кстати, и въедливый читатель, замечая литературные потуги и пропагандистские уловки автора, тоже впадает в аналогичный күлпет.

С самого начала напрягает сплошной текст без заголовков и деления на главы, затрудняющий чтение. Но это ещё цветочки, ягодки — впереди!  

Как уже говорилось, при посадке в самолёт героя гнетут внутренние думы и душевные муки. Читателя тоже гнетут думы: что за локация — страна?.. город?.. аэропорт?..  Наконец, автор сообщает, что у Абу в начале этого века умерла американская жена и есть сын, давно ставший самостоятельным. А-а-а-а! Значит, возвращение из Америки! — наконец доходит до читателя. ОК, возвращение героя-одиссея на родину издалека — сюжет, используемый писателями со времён Гомера. В какие же приключения попадает наш «Одиссей»? А ни в какие! Кроме сидения в салоне самолёта, мысленных ретроспекций и разговоров с соседкой, и лишь в самом конце — поездка на такси от аэропорта Кызыл-Орды до Аральска. 

ОК, сюжет банальный. Ну а главный герой? Высокий — низкий, худой — толстый, красивый — невзрачный, злой — добрый, скромный — хитрый, непонятно какой! Даже не картонный, а вырезанный из бумаги.

Правда, кое-что о жизни Абу и его близких читатель узнаёт из ретроспекций. В Афган попал случайно и работал врачом в госпитале Кабула; не женат, то есть в Союзе ни жену, ни детей не оставлял; отца и мать любил и уважал, в их гибели невиновен; в США на родину не клеветал, никого не предавал; вполне респектабельный врач-специалист, обеспеченный человек, далёкий от политики. Но при этом он перманентно испытывает душевные муки. Почему?! 

Может, ностальгия? Но это всё-таки тоска по людям, а у Абу не осталось ни родных, ни близких, никто его в Аральске не ждёт, родной город давно перестал быть портом и заносится песками. Конечно, можно допустить, что его гнетёт какой-то специфически-внутренний когнитивный диссонанс. Но  почему он лелеял его тридцать пять американских лет? Что мешало приехать в ставший независимым Казахстан просто туристом, показать родину сыну или вернуться сразу после смерти жены? Что это за триггер (кроме хотелок автора), который вдруг разбудил патриотизм и запустил самобичевание? Ковид-19? Но о нём ни слова. Почему, почему? У матросов — воз вопросов! А простодушный автор продолжает убеждать, что весь сыр-бор из-за случайной женщины из Аральска, которую герой видел всего два раза тридцать семь лет назад. Но кто же поверит?  

И далее, в эпизоде за эпизодом күлпет читателя только крепчает.  

В эпизоде гибели родителей, переезжавших зимой на «москвиче» какой-то залив (читатель вынужден догадываться — Аральского моря), отец, как местный житель, хорошо знал, сколько людей гибло от провалов под лёд. Значит, должен был соблюдать технику безопасности: опустить стекло и не захлопывать двери, чтобы успеть выскочить из тонущего авто, если попадут в полынью. Неужели автор не знает таких элементарных вещей? Автомобиль всё-таки проваливается в воду. Но ведь полынья должна быть хорошо видна из-под воды, и до неё можно доплыть... Но нет...  

Эпизод бегства героя из Афгана совершенно не мотивирован. Зачем добропорядочному врачу-казаху, работающему в госпитале Кабула, бежать в США? Он не диссидент, мечтающий о загранице, не нарушитель закона, которому светит уголовка, не влюблён по уши в русскую медсестру — инициатора побега. Тогда зачем, зачем — рвёт на себе волосы въедливый читатель. Ссылки на репрессированного деда и фрондирующего Советской власти отца слишком неубедительны для такого судьбоносного решения. ОК, допустим, герою, увидевшему знакомую медсестру, затеявшую побег, основной инстинкт «все мозги разбил на части, все извилины заплёл». Ну так автору в таком случае закрутить бы сюжет и показать все перипетии бегства в Пакистан: путь через Гиндукуш, столицу моджахедов Пешавар, резоны помогающего им американца — наверняка, цэрэушника. Казах, русская, американец, ревность, моджахеды, погоня... Вот где была бы интрига, вот от чего читатель престал бы зевать. Но нет, такие зигзаги сюжета автору недоступны. 

Поражает эпизод секса в Афгане между героем и этой самой русской медсестрой. Нужно признать, что сцена новаторская для казахской беллетристики, хотя по литературным канонам описана банально и отдаёт безвкусицей. Но это ещё полбеды. Автор дважды повторяет фразу по отношению к русской девушке: «Құдайы аузында жоқ адамға ешқашан жолама» («К человеку без бога на устах никогда не приближайся») — сначала перед свиданием как завет отца, а второй раз — как мысль героя перед сексом, убеждая читателя, что у высокоморальных казахских женщин секса нет, а вот русская с ходу готова во все тяжкие! Но при этом казахский жигит (против своей воли!) оказывается настоящим мужчиной. Что это, как не проповедь национальной исключительности?

Эпизоды разговоров в самолёте с незнакомой соседкой-казашкой вообще не лезут ни к какие литературные ворота. Казалось бы, со случайной попутчицей была бы естественной простая человеческая беседа о житье-бытье в Казахстане или в Америке, о себе, о детях, о профессиональных интересах, как это обычно бывает. Но нет, герой философствует о Вселенной, о Большом взрыве, о молекулах ДНК и прочих абстракциях и приводит цитаты Эйнштейна, Ньютона, Жореса Алферова, якобы свидетельствующие о воле Всевышнего. А собеседница, между прочим, научный работник, лишь восхищённо поддакивает. Привёл бы автор знаменитую фразу о боге британского астрофизика Стивена Хоукинга — можно было бы порадоваться за его эрудицию (или за иронию). Или, если бы вставил возражения собеседницы, могло бы получиться подобие дискуссии. Но нет, автору нужна не человеческая беседа случайных попутчиков, а трибуна для своих дилетантских рассуждений о науке, если не сказать — пропаганда религиозных взглядов.

В эпизоде интервью американскому журналисту автор выставляет Абу великим мудрецом, затыкающим за пояс профессионала СМИ и акулу пера. Да уж, свежо предание, но верится с трудом. Далее — более. На читателя вываливаются авторские размышлизмы о бездуховности Запада, закамуфлированные под мысли героя: «Америка — это жестокий дракон, поглощающий людей... там нет народа... у американцев душа не болит...» и т.д. и т.п. обвинения, набившие оскомину ещё в советские годы и напоминающие современные путинские нарративы. Что же мешало герою покинуть это гнездо бездуховности? У въедливого читателя возникает впечатление, что автор, никогда не бывавший и не живший в США, лишь слышал звон, да не знает где он. 

Таким образом, суммируя вышесказанное, можно утверждать, что роман больше похож не на произведение писателя, а на шаткую конструкцию пропагандиста, которую поддерживают три столпа: Патриотизм, Религиозность, Национальная исключительность. А изощрённый казахский язык накидывает на неё пёстрые казахские корпешки, камуфлируя в «правдивый портрет времени». Если бы это был продукт только для внутреннего употребления, для тех, кто читает на казахском, – ОК, пусть! Чем бы дитя ни тешилось... Но ведь роман стал победителем литературной премии и носит звание «лучшего казахстанского». Как такое чтиво оказалось лучшим — отдельный вопрос. Организаторами была провозглашена миссия расширения аудитории казахстанской литературы. Благородная миссия! Но в данном случае, если текст перевести на русский или английский, без мишуры казахского языка от «Күлпета» ничего, кроме күлпета, не останется.  

Результаты конкурса стали известны в августе 2022. Организаторы обещали перевести роман на русский к зиме 23-го, потом — к весне. На дворе уже весна 2024-го, а воз и ныне там. А как же миссия расширения аудитории? 

А может, лучше не расширять?